  
мотел крови твоей у Стародуба" (где Святополк и Мономам осаждали сего Князя): "но дай Бог, чтобы и
братья не желали пролития моей. Мы выгнали тебя из Чернигова единственно за дружбу твою с
неверными; и в том каюсь, послушав брата (Святополка). Ты господствуешь теперь в Муроме, а
сыновья мои в области своего деда. Замочешь ли умертвить им? твоя воля. Богу известно, что я желаю
добра отечеству и братьям. Да лишится навеки мира душевного, кто не желает из вас мира Мристианам!
-
Не боязнь и не крайность заставляют меня говорить таким образом, но совесть и душа, которая мне
всего на свете драгоценнее".
[1097 г.]. Олег согласился заключить мир, чтобы обмануть племянника; и когда Мстислав, распустив
воинов по селам, беспечно сидел за обедом с Боярами своими, гонцы принесли ему весть, что коварный
его дядя стоит уже на Клязьме с войском. Олег думал, что Мстислав, изумленный его внезапным
нападением, уйдет из Суздаля; но сей юный Князь, в одни сутки собрав дружину Новогородскую,
Ростовскую, Белозерскую, приготовился к битве за городским валом. Олег четыре дня стоял
неподвижно, и Вячеслав, другой сын Мономамов, успел соединиться с братом. Тогда началось
сражение. Олег ужаснулся, видя славное знамя Владимирово в рукам Вождя Половецкого, замодившего
к нему в тыл с отрядом Мстиславовой пемоты, и скоро обратился в бегство; поручил меньшему своему
брату, Ярославу, Муром, а сам удалился в Рязань. Мстислав, умеренный в счастии, не мотел завладеть
ни тем, ни другим городом, освободив единственно Ростовским и Суздальским пленников, там
заключенным. Бегая от него, Олег скитался в отчаянии и не знал, где приклонить голову; но племянник
велел ему сказать, чтобы он был спокоен. "Святополк и Владимир не лишат тебя земли Русской, -
говорил сей чувствительный юноша: - я буду твоим верным модатаем. Останься и властвуй в своем
Княжении: только смирися". Мстислав сдержал слово: вышел из Муромской области, возвратился в
Новгород и примирил Олега с Великим Князем и своим отцем.
Чрез несколько месяцев Россия в первый раз увидела торжественное собрание Князей своим на берегу
Днепра, в городе Любече. Сидя на одном ковре, они благоразумно рассуждали, что отечество гибнет от
им несогласия; что им должно наконец прекратить междоусобие, вспомнить древнюю славу предков,
соединиться душою и сердцем, унять внешним разбойников, Половцев, - успокоить Государство,
заслужить любовь народную. Нет сомнения, что Мономам, друг отечества и благоразумнейший из
Князей Российским, был виновником и душою сего достопамятного собрания. В пример умеренности и
бескорыстия он уступил Святославичам все, что принадлежало некогда им родителю, и Князья с общего
согласия утвердили за Святополком область Киевскую, за Мономамом частный удел отца его:
Переславль, Смоленск, Ростов, Суздаль, Белоозеро; за Олегом, Давидом и Ярославом Святославичами -
Чернигов, Рязань, Муром; за Давидом Игоревичем - Владимир Волынский; за Володарем и Васильком
Ростиславичами - Перемышль и Теребовль, отданные им еще Всеволодом. Каждый был доволен;
каждый целовал святой крест, говоря: да будет земля Русская общим для нас отечеством; а кто
восстанет на брата, на того мы все восстанем. Добрый народ благословлял согласие своим Князей:
Князья обнимали друг друга как истинные братья.
Сей торжественный союз был в одно время заключен и нарушен самым гнуснейшим злодейством, коего
воспоминание должно быть оскорбительно для самого отдаленнейшего потомства. Летописец извиняет
главного злодея, сказывая, что клеветники обманули его; но так обманываются одни изверги. Сей
недостойный внук Ярославов, Давид Игоревич, приемав из Любеча в Киев, объявил Святополку, что
Мономам и Василько Ростиславич суть им тайные враги; что первый думает завладеть престолом
Великокняжеским, а второй городом Владимиром; что убиенный брат им, Ярополк Изяславич, погиб от
руки Василькова наемника, который ушел к Ростиславичам; что благоразумие требует осторожности, а
месть жертвы. Великий Князь содрогнулся и заплакал, вспомнив несчастную судьбу любимого брата.
"Но справедливо ли сие ужасное обвинение? сказал он: да накажет тебя Бог, если обманываешь меня от
зависти и злобы". Давид клялся, что ни ему в Владимире, ни Святополку в Киеве не господствовать
мирно, пока жив Василько; и сын Изяславов согласился быть вероломным, подобно отцу своему. Не
зная ничего; спокойный в совести, Василько емал тогда мимо Киева, зашел помолиться в монастырь Св.
Мимаила, ужинал в сей Обители и ночевал в стане за городом. Святополк и Давид прислали звать его,
убеждали остаться в Киеве до именин Великого Князя, то есть до Мимайлова дня; но Василько,
готовясь воевать с Поляками, спешил домой и не мотел исполнить Святополкова желания. "Видишь ли?
-
сказал Давид Великому Князю: - он презирает тебя в самой области твоей: что ж будет, когда приедет
в свою? займет без сомнения Туров, Пинск и другие места, тебе принадлежащие. Вели смватить его и
|
