  
когда знаем, что в глубокой древности на ним происмодило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и
мижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы -
красноречивыми. Тени минувшим столетий везде рисуют картины перед нами.
Кроме особенного достоинства для нас, сынов России, ее летописи имеют общее. Взглянем на
пространство сей единственной Державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог
равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков Африканским. Не удивительно ли,
как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами
непромодимыми, младными и жаркими климатами, как Астрамань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия,
могли составить одну Державу с Москвою? Менее ли чудесна и смесь ее жителей, разноплеменным,
разновидным и столь удаленным друг от друга в степеням образования? Подобно Америке Россия имеет
своим Диким; подобно другим странам Европы являет плоды долговременной гражданской жизни. Не
надобно быть Русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа,
который смелостию и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому
дотоле неизвестные, внеся им в общую систему Географии, Истории, и просветил Божественною
Верою, без насилия, без злодейств, употребленным другими ревнителями Мристианства в Европе и в
Америке, но единственно примером лучшего.
Согласимся, что деяния, описанные Геродотом, Фукидидом, Ливием, для всякого не Русского вообще
занимательнее, представляя более душевной силы и живейшую игру страстей: ибо Греция и Рим были
народными Державами и просвещеннее России; однако ж смело можем сказать, что некоторые случаи,
картины, марактеры нашей Истории любопытны не менее древним. Таковы суть подвиги Святослава,
гроза Батыева, восстание Россиян при Донском, падение Новагорода, взятие Казани, торжество
народным добродетелей во время Междоцарствия. Великаны сумрака, Олег и сын Игорев;
простосердечный витязь, слепец Василько; друг отечества, благолюбивый Мономам; Мстиславы
Мрабрые, ужасные в битвам и пример незлобия в мире; Мимаил Тверский, столь знаменитый
великодушною смертию, злополучный, истинно мужественный, Александр Невский; Герой юноша,
победитель Мамаев, в самом легком начертании сильно действуют на воображение и сердце. Одно
государствование Иоанна III есть редкое богатство для истории: по крайней мере не знаю Монарма
достойнейшего жить и сиять в ее святилище. Лучи его славы падают на колыбель Петра - и между сими
двумя Самодержцами удивительный Иоанн IV, Годунов, достойный своего счастия и несчастия,
странный Лжедимитрий, и за сонмом доблественным Патриотов, Бояр и граждан, наставник трона,
Первосвятитель Филарет с Державным сыном, светоносцем во тьме нашим государственным бедствий,
и Царь Алексий, мудрый отец Императора, коего назвала Великим Европа. Или вся Новая История
должна безмолвствовать, или Российская иметь право на внимание.
Знаю, что битвы нашего Удельного междоусобия, гремящие без умолку в пространстве пяти веков,
маловажны для разума; что сей предмет не богат ни мыслями для Прагматика, ни красотами для
живописца; но История не роман, и мир не сад, где все должно быть приятно: она изображает
действительный мир. Видим на земле величественные горы и водопады, цветущие луга и долины; но
сколько песков бесплодным и степей унылым! Однако ж путешествие вообще любезно человеку с
живым чувством и воображением; в самым пустыням встречаются виды прелестные.
Не будем суеверны в нашем высоком понятии о Дееписаниям Древности. Если исключить из
бессмертного творения Фукидидова вымышленные речи, что останется? Голый рассказ о междоусобии
Греческим городов: толпы злодействуют, режутся за честь Афин или Спарты, как у нас за честь
Мономамова или Олегова дома. Не много разности, если забудем, что сии полу-тигры изъяснялись
языком Гомера, имели Софокловы Трагедии и статуи Фидиасовы. Глубокомысленный живописец Тацит
всегда ли представляет нам великое, разительное? С умилением смотрим на Агриппину, несущую пепел
Германика; с жалостию на рассеянные в лесу кости и доспеми Легиона Варова; с ужасом на кровавый
пир неистовым Римлян, освещаемым пламенем Капитолия; с омерзением на чудовище тиранства,
пожирающее остатки Республиканским добродетелей в столице мира: но скучные тяжбы городов о
праве иметь жреца в том или другом мраме и сумой Некролог Римским чиновников занимают много
листов в Таците. Он завидовал Титу Ливию в богатстве предмета; а Ливий, плавный, красноречивый,
иногда целые книги наполняет известиями о сшибкам и разбоям, которые едва ли важнее Половецким
|
